1. Накопление сбоев. Переломный момент. Хан Узбек. Социальный секрет мусульманства

Итак, в 1261 году, отвоевав Константинополь, и формально восстановив империю, византийское руководство в значительной степени охладело к делам Руси. Нет, оно не утратило полностью интерес к русским делам, но, тем не менее, резко сократило финансирование группировки Невского.
Это было вполне оправдано.
Во–первых, и это главное, основная цель, ради которой затевалась интрига, была достигнута.
Во–вторых, Русь потеряла былую веротерпимость и полностью попала под власть византийского православия.
В–третьих, политика Невского пустила на Руси уже достаточно глубокие корни. Отступать его потомкам было некуда. Зарубленный тверским князем внук Невского, московский князь Юрий, брат Калиты, лучшая иллюстрация того, что сделали бы с византийской сволочью настоящие русские князья, если бы довели дело освобождения от наследия Невского до конца.
Мы говорим «до конца», ибо частичное освобождение от его наследия в результате краха попытки введения института баскаков и убийства (или самоубийства) Невского все же произошло. Характерно, что одним из результатов краха политики византизма на Руси стало возвышение тверского княжеского дома. Дома потомков брата Невского не принявшего в итоге его политики, хотя поначалу и участвовавшего в ее реализации.
Почему Русь не освободилась от ига византизма до конца?
Представляется, что по двум причинам.
Первая. Византийское православие стало монопольной религией на Руси. Официальной государственной религией. И оно, очевидно, сделало все возможное для сохранения византизма в стране. А возможности у государственной религии в те времена были огромные.
Второе. Структурировавшаяся в процессе войн под руководством Батыя и Невского Орда, получавшая огромные дотации сначала от Византии, а потом от Руси, была сторонницей сохранения статус–кво, и всячески поддерживала потомков Невского.
Курьезно, но имеются данные, что Казанское ханство, то есть предки тех, кого мы сейчас неправильно называем татарами, боролось с Ордой и Московией, управляемой потомками Невского, наравне с тверскими князьями. Иными словами «татары» боролись с тем режимом, который совершенно неправильно назван «татарским» игом.
Впрочем, мы отвлеклись. Итак, на рубеже веков возникла в некотором смысле патовая ситуация. Большинство русских князей объединились против потомков Невского и его византийской политики в процессе успешной борьбы с баскаками. Против этого большинства были православная церковь, прямые потомки Невского и Орда.
В результате нового витка гражданской войны в начале XIV века сопротивление князей все же было сломлено. Знаковым событием на этом этапе противостояния можно считать взятие Твери в 1327 году силами москвичей при поддержке Орды и убийство в Орде потомков Михаила Тверского.
В Москве стал править Иван Калита (княжил с 1328 по 1340 год). И нашествия Орды на Русь прекратились. В них отпала необходимость. Византийское самодержавие при некоторых пережитках былых времен окончательно воцарилось на Руси. В острых ситуациях для подавления недовольства вполне хватало сил самой Москвы.
В этих разборках и усилиях «по укреплению государственности» Русь, пардон, теперь уже не Русь, а Россия, прозевала очередной этап железной НТР. Пока на родине железной революции гуляли рука об руку московские полки и степные орды, Европа освоила массивные железные руды, насытила свое хозяйство стальным инструментом и начала революцию мельниц.
Геополитическая ситуация изменилась. Россия лишилась «железной монополии». Хозяйство на территориях былой Руси оказалось подорванным: а) из–за долгой гражданской войны, б) из–за потери «железной монополии» и утрате, вследствие этого позиций в мировой торговле, в) в результате дополнительного свертывания этой торговли по политическим причинам после разрыва с Европой в результате кампании 1240–1242 годов.
Кроме того, под властью византийского режима оказалась далеко не вся Русь. Политическими маневрами удается отстоять свою независимость Новгороду.
А практически всю западную и юго–западную часть былой Руси освобождают от «татарского ига» войска Великого княжества Литовского и Русского. Тогда так и писали. Например, Михалон Литвин, говоря, что объединенные силы князей Смоленских, Брянских, Полоцких и многих других (кстати, в коалицию одно время входила Тверь и Псков) под руководством великого князя Ольгерда: «Избавили … рутенский (русский) народ от татарского рабства».
Потенциал Западной Руси неуклонно растет. Великое княжество Литовское и Русское помимо Западной Руси (нынешние Белоруссия, Литва, Смоленщина, Брянщина, частично курские и орловские земли) к концу века контролирует уже все Киевское и Черниговское княжества и Прикарпатье.
Кстати, весьма интересно. В период так называемой «раздробленности» Руси, она, тем не менее, была, говоря современным языком, «единым экономическим пространством». А в период «успехов централизации» это пространство сузилось до северо–восточного сектора былой Руси. При этом Новгород все более дрейфовал в экономическом отношении к Западу. Ибо в разоренной и «децивилизованной» Московии нечего было покупать, кроме того, что у Новгорода и самого было в избытке.
Эти геополитические и геоэкономические изменения на пространстве былой Руси еще более ослабляли потенциал Московии. В результате экономически обусловленное лидерство Руси в тандеме Русь–Орда было поколеблено.
В правление хана Узбека (1313 – 1342 годы) Орда действует все более самостоятельно. Возвышению Орды способствует принятие ею мусульманства в правление хана Узбека. Заметим, что мусульманство обладает довольно значительной притягательной силой.
Эту религиозную модель можно отнести к «народным» религиям. Существуют еще и мафиозно–жреческие религиозные модели, а также «государственнические». Подобный анализ религий очень интересен. Однако, к сожалению, мы не можем рассматривать его в рамках данной книги.
Отметим лишь для примера, что византийское православие, в частности, вообще не может обойтись без государства. Потеряв «свое» государство, оно мгновенно идет на службу любому другому. Курьезно, но при формировании Белого движения, православная церковь на юге России поначалу противилась этому. Белые при зарождении своего движения были формально … не легитимны! Упоминание об этой коллизии есть в воспоминаниях многих белых генералов.
Да, «не легитимным» силам византийское православие служить не в силах. Оно может служить откровенной мрази, но, чтобы мразь была при власти. Так что наш тезис о «генетически государственнических религиях» на этом примере понятен.
Католичество по нашему мнению есть синтез мафиозно–жреческой и государственнической модели. А ислам, повторимся, модель религии народной. Именно этот факт обусловил привлекательность ислама для масс. Общеизвестно, что мусульманство завоевало Византию в значительной степени вследствие того, что задавленные крепостным и церковным рабством люди переходили в мусульманство и становились свободными.
Когда население Византии это окончательно поняло, оно вдруг в одночасье стало «турецким» и помогло горстке тюркских пришельцев стать во главе былой империи. Простым людям было от чего воодушевиться не столько идеями ислама, сколько его политической практикой. Вот, например, подлинный приказ калифа Омара (637 год) своим воинам: «Вы не должны быть вероломными, нечестными, или невоздержанными, не должны увечить пленных, убивать детей и стариков, рубить или сжигать пальмы или фруктовые деревья, убивать коров, овец, или верблюдов. Не трогайте тех, кто посвящает себя молитве в своей келье».
Такое благородство в те кровавые годы не могло не вызвать ответного отклика.
Кстати, и потом, когда турки дошли до самых стен Вены, им удалось это в значительной степени потому, что христианские крепостные Центральной Европы массами принимали мусульманство и становились верными и надежными подданными турецкого султана.
Дорогой читатель, если ты думаешь, что автор, критически рассматривая ту или иную религию «агитирует» за одну, или против другой, то ты ошибаешься. Автор, прежде всего, профессиональный ученый. И ему одинаково чужды абсолютно все ближневосточные, не русские, «религии Завета» — мусульманство, христианство, иудаизм. У русских есть свои Боги. И исток наших бед в том, что большая часть русских их забыла.
Впрочем, написав эти строки, автор мысленно возмутился. Почему он вообще должен делать эти «оправдательные» ремарки?! Какого черта?! В любой нормальной напряженной работе, на буровой, на сплаве, во время штормового аврала на корабле, за операционным столом, в кабине совершающего посадку самолета, в бою, наконец, люди делают дело и не отвлекаются на эмоции. Верная, объективная и адекватная оценка ситуации есть неотъемлемая часть успеха любого реального дела.
Настоящая, а не мнимая, интеллектуальная работа тоже есть настоящее дело. И не право, а долг настоящего ученого, аналитика, идеолога называть вещи своими именами, и не искажать эмоциями объективных оценок. Если кому–то не нравится истина, тем хуже для него, а не для истины.
Поэтому мы не собираемся далее «оправдываться» за объективные оценки мусульманства, католицизма, иных знаковых фигур в имперской и православной пропаганде. Если этих объективных оценок не может «принять душой» иной наш «партайгеноссе», то нам жаль его. И только. Впрочем, нас в этой проблеме утешает то, что среди молодых русских националистов мы такого неприятия не отмечали.
А будущее за молодыми.
Но, вернемся к мусульманству. Совершенно очевидно, что видя «прелести» зарождающегося на Руси под эгидой византийского православия рабства, более мобильное, а потому при некоторых условиях (хотя и не всегда), более свободное население Степи, «пошло по турецкому пути». То есть поспешило сохранить свободу, приняв мусульманство.
Очевидно, этому способствовала (чисто технически) и примесь определенной части тюркского элемента среди степняков, что обусловливало лучшее знание мусульманства посредством родственных контактов.
Эти стихийные тенденции наложились на определенный политический расчет. Орде для продолжения получения дотаций из России было сподручнее несколько дистанцироваться от нее. Не раствориться в византийском режиме. Ибо умным людям уже тогда было ясно, что византизм наиболее безжалостен и тягостен как раз для собственных подданных. По отношению к византизму выгоднее быть «чужим», нежели «своим». Ибо византизм – это реализация принципа «бей своих, чтобы чужие боялись».
Вот и не надо быть этому уродскому режиму «своим». И, кстати, не надо его бояться. Его надо бить. Бить из любых положений и под любыми предлогами. Не оглядываясь ни на какие правила и ограничения. Ибо: «убийцу укокошить можно смело, а вора обобрать – святое дело».
Но, вернемся к нашему повествованию.
Скорее всего, исходный проект установления византизма на Руси и ее окрестностях предполагал последующее распространение православия и на Орду. Вспомним, что после победы Батыя там была образована епархия. Но накопление сбоев обусловило значительное сужение целей проекта. Орда в итоге структурировалась, благодаря дотациям окрепла экономически (как в абсолютном плане, но, особенно, относительно Руси) и дистанцировалась от России.
Вот когда созрели условия для формирования ордынского ига на самом деле.

4. Ярослав и Невский. Портрет организаторов ига отдельной строкой

Переломные моменты в истории всегда имеют некий персональный символ. Это не означает, что объективные обстоятельства второстепенны. Но личность, волею судеб и логикой исторического процесса поставленная во главе событий придает этим событиям свою специфику.
Мы не будем сейчас рассуждать, что первично, а что вторично. Личность ли «направляет» или, хотя бы, «подправляет» ход истории. Либо логика событий выносит на поверхность тех, кто этим событиям наиболее адекватен.
Но, так или иначе, личность, руководящая тем или иным процессом, зачастую наиболее полно характеризует сам процесс.
И в этом отношении интрига Батыева нашествия не исключение. Поэтому имеет смысл охарактеризовать его «ответственных исполнителей» — Ярослава и его сына Александра Невского. Кстати, нам кажется, читателю, наверное, уже ясно из вышеизложенного, что именно они являются главными действующими лицами интриги. А отнюдь не Батый, плотно окруженный «русскими телохранителями», «особистами» Ярослава.
Итак, чем характерен Ярослав.
Свою карьеру он начинает наместником побежденной его отцом, Всеволодом Большое гнездо, Рязани. Доводит город до восстания. Потом участвует в его подавлении Всеволодом Большое гнездо.
Интересно, что тотальное разорение Рязани, после которого город сменил местоположение, совершено отнюдь не Батыем в 1237 году, а Всеволодом Большое гнездо в 1208 году.
Батый, разумеется, тоже разорил город, но не так капитально. Он смог восстановиться на том месте, где стоял в 1237 году. А вот после разгрома 1208 года не смог.
Любопытнейшая деталь, которая очень убедительно подтверждает если не «букву», то «дух» нашей реконструкции ига и роль в нем Ярослава.
После рязанского погрома, наместничать на пепелище было бессмысленно. И Ярослав возвращается в родное княжество. Где получает после смерти отца – великого князя, весьма скромное владение – Переславль Залесский.
Итак, Ярослав совершенно второстепенный князь небольшого Переславля Залесского. Безо всяких надежд на великокняжеский престол. Единственная возможность для него возвысится – это стать выборным новгородским князем.
Что он многократно пытается сделать.
Но делает откровенно подло.
Первый раз он становится новгородским князем, после того, как его тесть Мстислав Удалой – лучший полководец тогдашней Руси, человек рыцарственный и благородный, добровольно оставляет Новгород.
Поступает просто и по–человечески, потому что устал и не держится за власть.
Новгородцы зовут на княжение его зятя, Ярослава, надеясь на преемственность стиля правления. Но жестоко ошибаются. Ярослав начинает откровенный террор и грабеж.
Это первый князь Новгорода, который ведет себя в этом городе именно так. Это факт известный и подробно описанный вполне официозным и «патриотичным» Соловьевым.
Запомним, эту первую «новацию», ярко характеризующую Ярослава и его политический стиль.
Разумеется, новгородцы выгнали Ярослава.
Но он не Мстислав Удалой. Он желает вернуться в Новгород любой ценой. И вносит в политику Руси следующую «новацию». Устанавливает блокаду Новгорода, который зависел от подвоза продовольствия с юга. В новгородских землях разразился страшный голод. Люди «ели сосновую кору».
Показательно, что эстонские вассалы Новгорода тоже пострадали от голода, организованного православным князем Ярославом, которого церковь называет «нищелюбцем». И именно поэтому перешли в католичество и добровольно стали вассалами Риги.
Кстати, для сравнения. Когда в 1231 году в результате ужасного пожара сгорели многие припасы, и в Новгороде снова разразился голод, на помощь пришли немцы. Эти, согласно официальной версии истории, «агрессоры» и «исконные враги» русских доставили в город хлеб по льготным ценам и спасли новгородцев от голодной смерти.
Факт, опять же, известный (о нем пишет, в частности, Карамзин), но стыдливо замалчиваемый иными официозными историками.
Итак, Ярослав, организовал в городе голод. Но новгородцы не сдались, и умолили вернуться на княжение Мстислава Удалого. Тот принял приглашение, наладил снабжение продовольствием и оградил город от военных посягательств Ярослава.
Тогда этот прославляемый церковью «нищелюбец» организовал войну с Новгородом всего Владимиро–Суздальского княжества (брат Юрий, тот, что был потом убит на Сити, поддержал инициативу Ярослава). Перед решающей битвой, Ярослав, надеясь на численное превосходство владимирских войск, настаивал на том, чтобы пленных, даже знатных не брали. То есть планирует настоящее военное преступление.
Но военное счастье изменило этому людоеду. В 1216 году в битве при Липице, владимирцы были наголову разгромлены Мстиславом Удалым.
Как и всякий «крутой» Ярослав оказался ужасным трусом. Он бросил свои войска и бежал с поля боя, загнав аж четырех коней. При этом сбросил с себя доспехи и прискакал в Переславль Залесский в одном белье. Так сказать, налегке, чтобы скакать было легче.
Кстати, доспехи Ярослава нашли аж 1808 году близ Юрьева–Польского. Нашла в кустах крестьянка, собиравшая орехи.
Впрочем, вернемся к нашему повествованию. Прискакав в Переславль Ярослав приказал захватить всех бывших в городе новгородских и смоленских купцов и уморить их голодом.
Часть смолян выжила и дождалась своего освободителя, Мстислава Удалого. Который, преследуя разгромленного врага, вторгся в земли инициаторов войны.
Ярослав откупился от победителей богатой контрибуцией. И, кроме того, вынужден был вернуть Мстиславу его дочь, свою жену.
Кстати, Александр Невский отнюдь не внук Мстислава, а сын следующей жены Ярослава, половчанки.
Вот таким был этот князек. Жестоким, коварным, трусливым, неразборчивым в средствах. Во многих странах в разные времена некоторых выдающихся деятелей называли «последний рыцарь». В отличие от этой характеристики Ярослава можно назвать «первым авторитарным подлецом».
Основателем целой плеяды подонков, правящих Россией которое столетие. Кстати, православная церковь называет в своих «Житиях» эту мразь «благочестивым» и «кротким». Что, выражаясь современным языком свидетельствует о «смещенности оценок», даваемых православной церковью деятелям тех лет.
И мы понимаем истоки такой, мягко выражаясь, «необъективности». Ибо именно руками этого подонка церковь реализовывала свой сценарий установления ига. Но не татарского, а православно–авторитарного, византийского.
И характер нового режима полностью соответствует характеру Ярослава. Он, можно сказать, визитная карточка этого режима.

Его сын, Александр Невский фигура, вроде бы, гораздо более симпатичная и даже героическая. Однако, на поверку Александр является личностью, мягко говоря, «неоднозначной». Но, кроме того, и весьма таинственной.
В самом деле, об сыне, Александре, ставшим «Невским», известно в основном не из летописей, а из его «Жития», написанного церковниками намного позже смерти этого князя. Не ранее, чем через сто лет после нее. А немногочисленные летописные оригиналы, описывающие его жизнь, написаны еще позже, и по существу переписывают «Житие» с добавлением комментариев и фантастических подробностей.
Между тем, современные Александру летописи практически не отражают его, таких громких, подвигов.
Что это означает? Отсутствие этих подвигов? Возможно. Но этот вопрос мы рассмотрим немного позднее. А пока обратим внимание читателя вот на что.
«Житие» Александра появляется не ранее середины XIV века. То есть, после окончательного подавления последнего сопротивления ордынскому игу, которое, напомним, произошло во времена Ивана Калиты.
И этот факт весьма хорошо вписывается в нашу реконструкцию. Действительно, Александр, несомненно, один из активнейших строителей нового режима. Делать из него героя можно только после окончательного слома сопротивления. И это делается как раз в это время. Кем? Разумеется, православной церковью, одним из главных организаторов ордынско–византийского переворота.
Все логично.
Теперь о «героических подвигах» равноапостольного князя.
Даже из апологетического «Жития», если отбросить откровенно фантастические характеристики, типа того, что он был «силен, как Самсон» из Библии, вырисовывается картина весьма скромных достоинств этого деятеля.
По существу у него только три крупных достижения в военно–политических делах.
Первое. Знаменитая Невская битва, где он разгромил шведов.
Второе. Победа в так называемом «Ледовом побоище» над рыцарями Тевтонского ордена.
Третье. Блестящая дипломатия в Орде. Настолько блестящая, что потомкам непонятно, как это вообще можно вот так из побежденного превратиться в победителя. И вертеть настоящим победителем либо как гипнотизер пациентом, либо как сюзерен вассалом.
Первые два «подвига» Невского подробно проанализированы в блестящей, по нашему мнению, книге Александра Нестеренко «Александр Невский. Кто победил в Ледовом побоище» М.: ОЛМА–ПРЕСС, 2006 – 318 с.
Не будем пересказывать эту книгу. Любознательному читателю будет самому интересно ознакомиться с ней. Мы же в жанре нашего «исторического детектива» лишь кратко изложим выводы г–на Нестеренко, которые он в своем труде аргументирует весьма тщательно, со ссылками на источники.
Итак, знаменитая «Невская битва» со шведами в 1240 году, если верить «Житию» (а иных источников о ней просто нет) - это сборник нелепостей. В этом рассказе — всадники скачут по кораблям, умудряясь не переломать ноги лошадям (попробуйте проскачите между скамеек гребцов), с берега рубят находящихся на кораблях (что просто не возможно физически из соображений элементарной геометрии и биомеханики), победители почему–то отступают после «победы», и поле боя остается за побежденными, побежденных в итоге убивают «небесные ангелы», агрессоры ведут себя нелепо, как туристы, не логично ни с политической, ни с военной точек зрения.
Имеют место постоянные разночтения, чем и куда ранен предводитель шведов. Разночтения и в том, кто же это был конкретно.
Впрочем, этих разномастных предводителей объединяет одно – все они, согласно достоверным и многочисленным свидетельствам в это время присутствует в Стокгольме и активно участвует там во многих событиях.
Кроме того, нет ни одного зарубежного источника, повествующего об этой битве. Между тем, как о других своих поражениях немцы и шведы пишут вполне откровенно.
Короче, все эти нелепости говорят только об одном – эпизод бандитского нападения небольшого, в несколько десятков человек, отряда Александра на лагерь шведских купцов, следующих в Новгород, выставлен как знаковая битва с большим отрядом агрессоров, возглавляемым неким знатным (правда, так до сих пор и не ясно, каким) шведским полководцем и вельможей.
И опять, мой дорогой читатель, иные незначительные детали иногда говорят о многом. Мы уже упоминали, что в те времена многие даже знатные люди фигурировали по своим прозвищам. И современному человеку не понять, было ли в этих прозвищах нечто уничижительное, и как они характеризуют человека. Но есть у любого, для кого русский язык родной, некое «чувство языка». И это чувство позволяет оценить некоторые совсем уж одиозные прозвища.
Так вот, одним из отличившихся в той «битве» был некий сподвижник Невского Дрочило Нездылов. Не знаю, как вам, но мне это «благозвучное» прозвище многое говорит о составе той команды, что напала на лагерь шведских купцов. И иначе как бандой это сборище назвать трудно.
В отличие от Невской битвы, Ледовое побоище в 1242 году, похоже, действительно имело место. Однако и масштаб военного столкновения, и его политические последствия, сильно преувеличены.
Кстати, Тевтонский орден в 1242 году еще не объединился с Ливонским. И его рыцарей в Ливонии на границе с Русью не было, и быть не могло. Так что самая знаковая характеристика побоища «отражение тевтонской агрессии» изначально лжива.
Сама логика событий 1240–1242 года, когда орды Батыя и Ярослава разоряли Центральную Европу диктует неизбежный вывод – Александр в это время соучаствовал в агрессии на Запад.
Но не это было его главным занятием в рамках проекта Батыева нашествия. Главным было обеспечение благожелательного Ярославу и Батыю нейтралитета Новгорода. Что «патриот» Невский и делает, успешно подавляя в 1242 году антиордынское восстание в Новгороде (потом он повторит это в 1259 году). Кстати, в этом он действительно преуспел. И именно с этим связывают усиление его авторитета в Орде.
Опять же, все очень четко соответствует нашей реконструкции. Именно обеспечение нейтралитета Новгорода было важнейшей задачей Ярослава и Батыя в то время, когда основная масса их войск была далеко от Руси, разоряя Европу в походе 1240–1242 годов.
Поэтому на западном направлении Невский в основном пиратствовал «в свободное от замирение Новгорода время». И по необходимости вступал в мелкие стычки на второстепенном направлении ордынской агрессии с целью откровенного грабежа.
Кстати, это тоже не ново для потомков Всеволода Большое гнездо. В то время, когда произошла легендарная битва при Калке, владимирские князья тоже, почему–то не поддержали других русских князей в отражении агрессии с юга, а атаковали Прибалтику. Официозная история эту атаку также трактует как «отражение агрессии». Но это тоже ложь. Никакой агрессии не было, и быть не могло чисто физически. В то время Ливонский Орден был занят наведением порядка на своих землях, к тому же враждовал с Рижским епископом и Литвой. Впрочем, обо всем этом гораздо убедительнее и подробнее написано в уже упоминаемой нами книге А. Нестеренко.
Итак, Невский в полном соответствии со стратегической логикой и традицией княжеского дома, к которому принадлежал, атаковал Прибалтику в 1240–1242 годах. Делал он это с переменным успехом. Но потом, в рамках антизападной и антикатолической пропагандистской кампании православной церкви, эти стычки были раздуты до масштабов сражений. А грабительские рейды на второстепенных направлениях под прикрытием Батыева вторжения, выставлены в качестве «отражения агрессии с Запада».
Все полностью соответствует логике событий, восстановленных нами в этом историческом расследовании.
Заметим, кстати, что, не зная подробностей событий тех лет на самом Западе, можно предположить, что имело место некое контрнаступление 1240–1242 годов в тыл Батыю–Ярославу, которое было отбито Невским. Оно не принесло успеха, и, более того, было неправильно стратегически и политически.
Такое предположение мы и сделали в первом издании этой книги. Но, познакомившись из других источников с положением в Прибалтике и Швеции в те годы, мы готовы согласиться с утверждением уже упоминаемого А. Нестеренко, что никаких наступательных действий в 1240–1242 годах ни Ливонский Орден, ни Швеция просто не могли вести физически, связанные внутренними конфликтами и противостоянием с другими противниками.
Повторим и подчеркнем, в отличие от других неудач шведов, ливонцев и тевтонов, о которых они сами пишут вполне откровенно и самокритично, «события» 1240–1242 года не оставили никакого следа в западных источниках. Да и в русских тоже. Ибо не может считаться источником полумифическое «Житие», написанное более, чем через сто лет после событий, а потом просто переписанное в немногих (подчеркнем это) позднейших летописях.
Поэтому мелкие вылазки Невского составляют органическую часть агрессии Батыя в Центральную Европу. Но при этом, в отличие от Батыя, агрессии малоуспешной и по существу бесславной (славу этих якобы «подвигов» задним числом раздули в «Житиях» через много лет после произошедших событий).
Но тогда чем же все–таки реально знаменит Александр? Почему он стал своеобразным символом тех времен, и символом установившегося на Руси «нового порядка»?
Он знаменит, прежде всего, тем, что сумел закрепить последствия покорения части Руси Ярославом и Батыем. Он многое сделал, чтобы эти изменения стали необратимыми. В сущности можно выделить только две особо значимые фигуры в этом процессе – Александра Невского и Ивана Калиту. И, заметим, эти две фигуры являются знаковыми в мифологемах всех православных патриотов.
И это закономерно. Известен афоризм, что взять власть гораздо легче, нежели ее удержать. Но это касается не только захвата власти, а установления новой политической модели вообще. И поэтому заслуги Невского и Калиты по закреплению ига с точки зрения поклоняющихся этому игу гораздо весомее заслуг Ярослава и Батыя.
Существеннейшим моментом этого укрепления режима ига и слома сопротивления было знаменитое «неврюево нашествие». В процессе которого, некто Олекса Неврюй (как похоже на Александр Невский, только в «прозвищно – псевдо тюркской» транскрипции, типа Тюхтяев, Шаболд и Турунтаев), кстати, православный, но «татарский царевич», разгромил антиордынское восстание брата Александра Андрея. Кстати, зятя лидера антиордынского сопротивления в масштабах всей Руси, князя и короля Даниила Галицкого.
Это восстание имело все шансы на успех. Но почему–то Андрей выступил преждевременно, не дождавшись выступления Даниила. Уж не был ли он умело спровоцирован? Очень похоже на то. А кто эту провокацию мог осуществить лучше всего? Правильно. Родной брат Александр.
Характерно, что в этой интриге взаимодействие Андрея и Александра очень напоминает взаимодействие Ярослава и его брата Юрия в начале Батыева нашествия. Прямо, какая–то семейная традиция предательств и провокаций. Но, тем не менее, весьма логичная.
После этого разгрома Александр Невский становится великим князем (вот ведь совпадение!) и укрепляет режим ига вплоть до неудачной попытки введения института баскаков.
Заметим, что неврюево нашествие по масштабу разорения было вполне соизмеримо с Батыевым.
Итак, основные заслуги «Невского» в укреплении режима православно–ордынского ига налицо. Он:
1) Обеспечивает нейтралитет Новгорода в 1237 году.
2) Подавляет антиордынское восстание новгородцев в 1242 году.
3) Умело разрушает антиордынскую коалицию своего брата Андрея и Даниила Галицкого.
4) Организует чудовищное по масштабу «неврюево нашествие», закрепившее режим ига.
5) Подавляет антиордынское выступление новгородцев в 1259 году.
Вдумаемся, каждое из этих событий можно считать ключевым.
Новгородское выступление в 1237 году могло сорвать ордынскую экспансию в самом начале и дать время для консолидации отпора агрессии князей Южной Руси, Даниила Галицкого и смоленских князей.
Новгородское выступление в 1242 году могло лишить Батыя тыла в его походе на Европу, и тоже привести к разгрому Орды. Кстати, не потому ли Батый так спешно повернул в 1242 году от берегов Адриатики? Вопрос интересный, и, как минимум, требующий дополнительных исследований, выходящих за рамки нашей работы.
Антиордынская коалиция Великого князя Андрея и короля Даниила Галицкого тоже могла стать концом Орды. Об этом говорят многие исследователи. Но Невский сперва разрушил эту коалицию, а потом во время «неврюева нашествия» настолько разорил и затерроризировал Северо–восточную Русь, что она надолго стала неспособной к участию в антиордынских выступлениях.
А 1259 год чем отмечен? 1255 – умирает Батый. Вскоре умирает его сын, побратим Невского. Оба насильственной смертью. Следовательно, в Орде усобица. И антиордынское выступление Новгорода имеет все шансы на успех.
Но оно снова подавлено Невским при активнейшей поддержке православной церкви.
Еще и еще раз зададим риторический вопрос – как, весомы заслуги Невского в укреплении режима ига?
Ответ очевиден. Более, чем весомы. Они решающи.
И только в 1261–1263 году (мы полагаем, что Лызлов прав, и именно 1261 год является годом попытки введения режима баскаков) Невский, наконец, ломает себе шею.
Увы, эта значительная, но все же тактическая, победа антиордынского сопротивления, не стала стратегической. Благодаря «большой работе» Невского по укреплению ига, проделанной ранее, с 1240 по 1259 год. А, главное, благодаря установлению религиозной монополии православия в период его правления.
Итак, политическая, поведенческая и, если хотите, генетическая логика (яблочко от яблони не далеко катится), позволяют предположить, что Олекса Неврюй и есть Александр Невский. Достойный сын своего подлейшего отца. Каратель и поработитель собственного народа по заказу православной церкви.
Которая ради легитимизации и героизации режима, установленного Ярославом и Батыем по ее заказу, превратила Олексу Неврюя в Александра Невского и выдумала миф о нем. Как о борце с агрессией католического Запада. Миф, не подкрепленный ничем, кроме неправдоподобного нелепого «Жития», написанного через сто с лишним лет после событий. После окончательного слома антиордынского сопротивления последователем и потомком Невского Иваном Калитой.
Однако монополия православия давала возможность внедрить любые мифологемы. Благо конкурентов на Руси у православия в области духовной жизни после Батыева нашествия больше не было.

В завершение этого раздела будет целесообразно подвести итоги и формализовать те «личностные» черты режима византийского ига, которые наиболее ярко на собственном примере продемонстрировали Ярослав и Невский.
Итак:
1) Трусость, и вообще человеческая низость, которую демонстрирует Ярослав в Новгороде, в битве при Липице, и в последующих событиях.
2) Но трусость для воина это, помимо всего прочего, черта профессиональной непригодности. И господа первые византисты сплошь и рядом демонстрируют эту профнепригодность. Это проявляется у Ярослава в его неудачном наместничестве в Рязани, бездарном княжении в Новгороде, неумелом руководстве в битве при Липице.
3) Но ведь вот поменяли же эти «бездарные» князья всю политическую модель Руси, — скажет иной скептический читатель. За счет чего? За счет жестокости и подлости, за счет использования внешних союзников для которых Русь была разменной монетой, за счет отказа от любых «правил игры», — ответим мы. Победить «по правилам» они не могли. Но отказ от правил всегда дает огромные преимущества (правда, временные) тому, кто первым пошел на это. И посредственный боксер может победить мастера, если вместо перчатки, смягчающей удар, будет иметь в руках кастет. Да, воистину, «против лома нет приема». Но это не навсегда, ибо «против лома нет приема, окромя другого лома».
Впрочем, мы отвлеклись.
Итак, именно такими «первыми нарушителями правил» были Ярослав и Невский. Это проявляется и в организации Ярославом голода в Новгороде, и в тотальном разорении Рязани, и в «семейной» традиции предавать чуть более приличных родных братьев. Юрия Ярославом и Андрея Невским.
Скептик может возразить, что многое из сказанного характеризует общие нравы того времени. Отчасти да. Но Ярослав и Невский не просто от случая к случаю «нарушают правила». Они вообще отказываются от них. И создают свои новые «правила», где есть только подлость, вероломство и жестокость, возведенные в ранг добродетели.
Как бы не иронизировали иные «национал–патриотические» критики «общечеловеческих ценностей», но арийские ценности белой расы они ведь не станут оспаривать?
Но именно этих ценностей рыцарства, благородства и великодушия, этого «чувства своих» начисто лишены Ярослав и Невский. Для них «свои» — это ордынский полууголовный интернациональный сброд. А «чужие» – это русские мастера Великого Новгорода и Пскова, русские витязи из Смоленска и белые рыцари Европы.
Именно приверженность этим «новым правилам» является отличительной чертой творцов византизма на Руси – Ярослава и Невского.
4) Разумеется, люди с такими качествами не могли быть, говоря языком современной теории управления, лидерами. Власть которых покоится на личном авторитете, как, например, у Мстислава Удалого. Они же могли строить свою власть только на основе жесткой, бюрократически оформленной вертикали. А основным механизмами обеспечения подчинения в этом случае может быть только страх и оболванивание.
Таким образом, приверженность супериерархичной модели управления, построенной на страхе и оболванивании, является еще одной отличительной чертой творцов ига на Руси.
И, кстати, всех их последователей. Вплоть до наших дней.
5) И, наконец, еще одна отличительная черта. Известен психологический парадокс, виноватый ненавидит того, перед кем виноват. Предатели европейской общности, наведшие на Европу ордынский сброд, ненавидели Запад. Поэтому антизападная риторика, более того, антизападные убеждения, были отличительной чертой образа Ярослава, и, особенно, Невского.
Мы далеки от идеализации Запада. Он, по нашему мнению, бывает излишне прагматичен, холоден, прямолинеен, стратегически недальновиден. Но Запад отнюдь не является таким тотальным злом, как его представляют византисты. Более того, он гораздо более доброжелателен к конкретным русским людям и их ассоциациям, чем сами византисты, якобы «защищающие» нас от него.
В этой связи напомним упоминавшиеся выше два эпизода, когда Ярослав в своих политических целях организовал голод в Новгороде, а немцы, в отличие от него спасали новгородцев от голодной смерти.
Более ярких примеров, характеризующих эту тенденцию, трудно придумать.
Что же касается различных мифических случаев обратного порядка, то они по большей части выдумка. Выдумка, художественно украшенная потом.
Например, миф о том, как «тевтонские рыцари» «захватили» Псков незадолго до Ледового побоища. А потом, как показано в пропагандистском фильме «Александр Невский» жгли там детей.
На самом деле псковичи сами восстали против власти Ярослава, и пригласили на княжение представителя смоленского княжеского дома. Который и прибыл в Псков с … рыцарским войском, — скажет иной нетерпеливый читатель. Да нет. С двумя (!!!) ливонскими рыцарями, выполнявшими чисто дипломатическую миссию при новом псковском князе.
Вот так было на самом деле. Отнюдь не так, как в сталинской агитке, фильме «Александр Невский» (А. Нестеренко «Александр Невский. Кто победил в Ледовом побоище» М.: ОЛМА–ПРЕСС, 2006 – 318 с.).
Да и вообще, самым популярным за всю историю Пскова был не Невский, якобы «освободивший» город от «немцев», а княживший по приглашению псковичей литовский князь Довмонд. О Невском же и его «освободительной миссии» псковские летописи вообще говорят «более чем скромно».
Впрочем, об этом можно говорить очень долго, но при этом византистов невозможно переубедить.
Для них антизападный миф – основная несущая конструкция всей их идеологии. Исчезни она – и исчезнет оправдание всей подлости и преступности этой политической модели по отношению, прежде всего, к русскому народу, к Руси.
.Впрочем, Запад сам часто вел себя не адекватно в противостоянии с византизмом. О чем мы скажем ниже.