длинно, но это того стоит...
Джером К.Джером
... Многие  старые  дома  в городе напоминают о том времени, когда Кингстон был  местопребыванием  двора  и вельможи и сановники жили там, вблизи своего короля.  На  длинной  дороге, ведущей к дворцовым воротам, целый день весело бряцала  сталь,  ржали  гордые  кони,  шелестели  шелк  и  атлас  и мелькали прекрасные   лица.   Большие,  просторные  дома  с  их  решетчатыми  окнами,
громадными  каминами и стрельчатыми крышами напоминают времена длинных чулок и  камзолов,  шитых  жемчугом  жилетов  и  замысловатых клятв. Люди, которые возвели  эти  дома,  умели  строить.  Твердый красный кирпич от времени стал лишь  крепче,  а дубовые лестницы не скрипят и не стонут, когда вы пытаетесь спуститься по ним бесшумно.
     Кстати   о   дубовых   лестницах.   В   одном  доме  в  Кингстоне  есть замечательная  лестница  из  резного  дуба.  Теперь в этом доме, на рыночной площади,  помещается  лавка,  но  некогда  в нем, очевидно, жил какой-нибудь вельможа.  Мой  приятель,  живущий  в  Кингстоне,  однажды зашел туда, чтобы
купить  себе  шляпу,  и в минуту рассеянности опустил руку в карман и тут же на месте заплатил наличными.
     Лавочник  (он  знаком  с  моим  приятелем),  естественно,  был  сначала несколько  потрясен,  но быстро взял себя в руки и, чувствуя, что необходимо что-нибудь  сделать,  чтобы  поддержать  такие  стремления,  спросил  нашего героя,  не  желает  ли  он полюбоваться на красивый резной дуб. Мой приятель согласился,  и  лавочник  провел  его  через  магазин  и  поднялся  с ним по лестнице.   Перила   ее   представляют   замечательный   образец  столярного мастерства,  а  стены  вдоль  всей  лестницы  покрыты  дубовыми  панелями  с резьбой, которая сделала бы честь любому дворцу.
     С  лестницы  они вошли в гостиную - большую, светлую комнату, оклеенную несколько  неожиданными, но веселенькими обоями голубого цвета. В комнате не было,  однако,  ничего  особенно  замечательного, и мой приятель не понимал, зачем  его  туда  привели.  Хозяин дома подошел к обоям и постучал об стену.
Звук получился деревянный.
     -  Дуб,  -  объяснил  лавочник. - Сплошь резной дуб, до самого потолка.
Такой же, как вы видели на лестнице.
     -  Черт возьми! - возмутился мой приятель. - Неужели вы хотите сказать, что заклеили резной дуб голубыми обоями?
     -  Конечно,  -  последовал  ответ.  - И это обошлось мне недешево. Ведь сначала  пришлось  обшить  стены досками. Но зато комната имеет веселый вид. Раньше здесь было ужасно мрачно.
     Не  могу  сказать,  чтобы  я  считал  лавочника  кругом  виноватым (это несомненно  доставляет ему большое облегчение). С его точки зрения - с точки зрения  среднего  домовладельца,  стремящегося  относиться к жизни как можно легче,  а  не  какого-нибудь  помешанного  на  старине чудака - поступок его имеет  известный  смысл.  На резной дуб очень приятно смотреть, приятно даже иметь  его  у  себя  дома  в  небольшом  количестве. Но нельзя отрицать, что пребывание  среди  сплошного  резного  дуба действует несколько угнетающе на людей, которые к этому не расположены. Это все равно что жить в церкви.
     Печально  во  всей  этой истории лишь то, что у лавочника, которого это ничуть  не  радовало,  была целая гостиная, обшитая резным дубом, в то время как  другие  платят  огромные  деньги,  чтобы  его раздобыть. По-видимому, в жизни  всегда  так  бывает.  У  одного человека есть то, что ему не нужно, а другие обладают тем, что он хотел бы иметь.
     Женатые  имеют  жен  и,  видимо,  не  дорожат  ими, а молодые холостяки кричат,  что  не  могут найти жену. У бедняков, которые и себя-то едва могут прокормить,  бывает  по восемь штук веселых ребят, а богатые пожилые супруги умирают бездетными и не знают, кому оставить свои деньги.
     Или  вот,  например, барышни и поклонники. Барышни, у которых они есть, уверяют,  что  не  нуждаются в них. Они говорят, что предпочли бы обходиться без  них,  что молодые люди им надоели. Почему бы им не поухаживать, за мисс Смит  или мисс Браун, которые стары и дурны и не имеют поклонников? Им самим поклонники не нужны. Они не собираются выходить замуж.
     Грустно становится, когда думаешь о подобных вещах!
....
Возвращаясь  к  вопросу  о  резном  дубе, надо сказать, что наши предки обладали  довольно-таки  развитым  чувством изящного и прекрасного. Ведь вое теперешние  сокровища  искусства  три-четыре века тому назад были банальными предметами  повседневного  обихода. Я часто спрашиваю себя, действительно ли красивы  старинные  суповые  тарелки,  пивные  кружки  и  щипцы для снимания нагара  со  свечей,  которые мы так высоко ценим, или только ореол древности придает  им  прелесть  в  наших  глазах. Старинные синие тарелки, украшающие теперь  стены наших комнат, несколько столетий тому назад были самой обычно домашней  утварью,  а  розовые  пастушки  и  желтенькие пастушки, которыми с понимающим  видом  восторгаются  все  наши  знакомые,  в  восемнадцатом веке
скромно  стояли  на камине, никем не замечаемые, и матери давали их пососать
своим плачущим младенцам.
     А  чего  ждать  в  будущем? Всегда ли дешевые безделушки прошлого будут казаться  сокровищами?  Будут  ли  наши расписные обеденные тарелки украшать камины вельмож двадцать первого столетия?
     А  белые чашки с золотым ободком снаружи и великолепным золотым цветком неизвестного  названия  внутри,  которые  без  всякого огорчения бьют теперь наши  горничные?  Не  будут  ли  их  бережно  склеивать  и  устанавливать на подставки, с тем чтобы лишь хозяйка дома имела право стирать с них пыль?
     Вот,  например,  фарфоровая  собачка,  которая  украшает спальню в моей меблированной  квартире.  Эта  собачка  белая.  Глаза  у  нее  голубые,  нос нежно-розовый,  с  черными  крапинками. Она держит голову мучительно прямо и всем  своим  видом выражает приветливость, граничащую со слабоумием. Я лично далеко  не  в восторге от этой собачки. Как произведение искусства она меня, можно  оказать,  раздражает. Мои легкомысленные приятели глумятся над ней, и даже   квартирная   хозяйка   не   слишком  ею  восхищается,  оправдывая  ее присутствие тем, что это подарок тетки.
     Но  более  чем вероятно, что через двести лет эту собачку - без ног и с обломанным  хвостом  -  откуда-нибудь  выкопают, продадут за старый фарфор и поставят  под  стекло.  И  люди  будут  ходить  вокруг  и  восторгаться  ею, удивляясь  теплой  окраске  носа,  и  гадать, каков был утраченный кончик ее хвоста.
     Мы  в  наше время не сознаем прелести этой собачки. Мы слишком привыкли к  ней.  Она  подобна закату солнца и звездам, - красота их не поражает нас, потому что наши глаза уже давно к ней пригляделись.
     Так  и  с этой фарфоровой собачкой. В 2288 году люди будут приходить от нее  в  восторг.  Производство  таких  собачек станет к тому времени забытым искусством.  Наши  потомки  будут  ломать  себе  голову  над  тем, как мы ее сделали.  Нас будут с нежностью называть "великими мастерами, которые жили в девятнадцатом веке и делали таких фарфоровых собачек".
     Узор,  который  наша  старшая  дочь  вышила  в  школе, получит название "гобелена  эпохи  Виктории"  и  будет  цениться  очень дорого. Синие с белым кружки  из  придорожных  трактиров, щербатые и потрескавшиеся, будут усердно разыскивать  и  продавать  на  вес  золота:  богатые  люди будут пить из них крюшон.  Японские  туристы  бросятся скупать все сохранившиеся от разрушения "подарки  из  Рамсгета"  и  "сувениры  из  Маргета"  и увезут их в Токио как старинные английские редкости.