Окунуться в Россию. Беседа с Яцеком Матецким

e9379ba7085a5ea6548d4077279205dc.jpg

В отличие от многих других, особенно сезонных путешественников и репортёров, пишущих о России, Яцек Матецкий пишет об этой стране иначе. Словно бы более правдиво и уж наверняка с бОльшим знанием и смирением. Мы, поляки, либо пишем о России на коленях – как в светских кругах после Смоленска, либо критически, с чувством превосходства – как в светских кругах в последнее время, после аннексии Крыма. Может быть, правда более сложна. Я разговаривал с Яцеком Матецким, автором очень хорошо принятой книги «Что вы, ***, знаете о России», не только об этом, но также и о фанатах Транссибирской Магистрали, ренессансе духовности и подходе к истории, - пишет Михал Жарский.

Михал Жарский:
- Так какова же, в конце концов, эта Россия? После прочтения вашей книги остаётся впечатление, что вы раскрыли перед нами хаос неизвестной нам планеты, как в хорошей, классической научной фантастике.

Яцек Матецкий:
- Если вам кажется, что я открываю другую, неизвестную Россию, она потому поражает, что я описываю её как нормальную страну.  Количество  абсурдов, которые там можно найти, точь-в-точь  равно тому, с которым нам приходится сталкиваться в нашем Евросоюзе. Я в самом деле удивлён нашим невежеством, потому что на всех этих рекламных встречах и в интервью мне задают вопросы, которые приводят меня в остолбенение. Например, на самом ли деле в России такая нищета? Никто из спрашивающих не дал себе труда сравнить данные нашего Главного Статистического Управления и его российского аналога. А из этих цифр следует, что в процентном отношении число людей, живущих в крайней бедности и  в бедности, почти то же самое. Достаточно вписать соответствующий вопрос в поисковик. Конечно, разнятся пороги расчёта этой нищеты, но голод везде один и тот же, а одна пара ботинок в год остаётся одной парой.
Возьмём другой пример. Я вёл поиски в российских архивах. Теперь это невозможно из-за охраны личных данных. Такой удобный предлог.  Я жалуюсь на это одному умному русскому, а процент умных и глупых там точно такой же, и он отвечает:   а англичане отдали вам документы Гибралтарской катастрофы? Ну,  ведь нет же, засекретили на следующие несколько десятков лет. Или фальсификации на выборах… Ну, конечно есть. И опять другой москальский умник говорит мне:  сколько было референдумов в Ирландии? Если будет надо, вы и сто сделаете, чтобы вышло по-вашему. Закон о запрете «клеветы» на Красную Армию относительно «мнимых» преступлений? А закон Фабиуса-Гэссо 1990 года, запрещающий подвергать сомнению приговор Нюрнбергского трибунала как в целом, так и частично? В окончательном итоге разница сводится к тому, что там научную фантастику пишут Стругацкие, а у нас Лем. Разные  виды прозы. Впрочем, Стругацких я не люблю, а за то, что я говорю, я уже несколько раз услышал, что я – платный агент Путина.

Михал Жарский:
- В предисловии вы пишете, что не намерены производить синтез, потому что всё ещё ничего не знаете об этой стране.

Яцек Матецкий:
- Ну, не надо преувеличивать, кое-что знаю… Но в какой-то момент синтез перестал интересовать меня. Бродить по России с миссией её понимания в один прекрасный день показалось мне просто бессмысленным. Парадоксально – это был один из этапов этого  синтеза. Один из высших этапов, ибо открывающий важную правду о России. Потому что – зачем пытаться понять? А если я попросту слишком глуп? Лучше окунуться в Россию. Почувствовать её! Хорошее описание лучше плохой теории. Читателям книга нравится, так что, может быть, направление было верное. Конечно, есть в ней немного рационального упорядочивания фактов, но есть и нечто, в чём меня упрекнули в первой же разумной рецензии – я немного хвастаюсь, что я был в таких местах, где никто не был. Я принимаю этот реприманд со смирением. Я должен написать это иначе.

Михал Жарский:
- Это другой подход, нежели у всех этих молодых путешественников, которых вы, кстати, славно разбранили. Поедет эдакий по транссибирской магистрали, проведёт две недели за границей, а потом напишет репортаж для известного  издательства.

Яцек Матецкий:
- Ну да. Сколько же я встречал людей, которые мечтали и мечтают о путешествии по транссибирской магистрали! Двоих таких я встретил в автобусе, шедшем из Калининграда в Польшу. Они воплотили эту мечту в жизнь, и сказать им было буквально нечего. Вышли они, например, в Новосибирске... 
- И что,  – спрашиваю.
- Ничего,  -  отвечают они мне. -  Походили по городу и на следующем поезде поехали дальше.
Я им говорю, что надо было посетить польских ксендзов, которые там ведут приход.
- Мы туда не с ксендзами разговаривать приехали! – сколько же было иронии в этих словах.
А ведь можно быть последним антиклерикалом, но чтобы не навестить людей, которые могут нам что-то сказать о стране, могут помочь куда-то добраться, что-то увидеть, к чему-то прикоснуться, чему-то научиться? Когда имеешь такой подход, то потом приходится выдумывать факты и описывать вагонные разговоры. Путешествие по российским железными дорогам, а я по ним наездился, лучше всего описано в монологе инженера Мамоня из «Рейса»:  «Как было?  Скука, ничего не происходит, нудные диалоги».
У меня была готова глава о таких репортажных выдумках, но, в конце концов, она не попала в книгу.

Михал Жарский:
- Как вы думаете, с чем связана эта поверхностность  писания о России? Я уж не говорю о западных репортёрах, которые мало когда чувствуют то, о чём пишут, но я говорю о наших отечественных репортёрах, которые редко выходят за рамки штампа, ограниченного насмешками над «москалями» или демонстрации, насколько сами они лучше, потому что из Евросоюза.

Яцек Матецкий:
- Вы знаете, этих насмешек  не так уж и много. Есть в разных блогах и интернетовских описаниях визитов  в Россию, но ведь интернет – это такая клоака, которая освобождает от ответственности.  Вот, например… На север России время от времени ездят гонщики на внедорожниках из Слупска. Носятся на своих Патролах и Ленд Роверах, останавливаются то здесь, то там и включают камеру. Можно найти в сети видеоролик с печальным алкоголиком, который где-то в тайге рассказывает о своей печальной судьбе. Рассказывает за бутылку и явно старается оправдать ожидания панов поляков. Он жалок, но насколько же более жалок тот, который это снимает и чей смех слышен за кадром.
Авторы книжных репортажей стараются быть объективными, полными понимания и сочувствия. Вот тут-то и свершаются большие ошибки. О понимании я уже говорил. Сочувствие? А на хрен (в русском языке это выражение значит нечто иное) мне твоё сочувствие – ответит русский. У них есть  несколько принципов, выраженных в пословицах. Один из них таков – лучше моё зло, чем твоё добро. Это касается, например, демократии, которую мы пытаемся там рекламировать. Другая пословица:  не лезь со своим уставом в чужой монастырь.  А мы лезем. Вчера при помощи гусарии, Великой Армии Наполеона и Вермахта, а сегодня – при помощи культуры. Русские тоже лезут, вот только и вчера, и сегодня – на танках. Вся их история – это не что иное, как навязывание своего устава соседям. Так что с одной стороны мы имеем личность, которая не хочет, чтобы чужие что-то насильно ей вдалбливали, а с другой, народ, у которого в крови потребность колотить по башкам соседей. Это невозможно  примирить.  Это следует принять вместе с тем противоречием, которое оно в себе несёт. Европейское мышление не в состоянии вместить в себя это противоречие, а что-то ведь написать надо, и оно защищается этим чувством превосходства или каким-то идиотским  одобрением родом из мульи-культи.
Другое дело – писать о России для нужд текущей политики. Ну, тут экспертов больше всего. Вспомните последний скандал с российским послом, который сказал на телевидении, что Польша  несёт часть ответственности за разжигание войны. И началось! Анализировали, зачем он это сказал, приказал ли Путин лично ему это сказать, чему это служит и почему именно сейчас выдумали такую ложь, и какую политическую цель она реализует. А ведь достаточно заглянуть в российские учебники истории.  Это тамошнее официальное толкование истории, и посол сказал то, что знает со школы, а не от Путина. Такие вещи большей часть говорятся,   не размышляя. А вот писание этих учебников – другое дело. О, здесь  как раз необходимы глубокие размышления, и русские способны к ним в достаточной степени, чего нельзя сказать о наших министерских гениях, воспринимающих историю так, как они её воспринимают.

Михал Жарский:
-  В «Что вы, ***, знаете о России» меня прежде всего поражает факт прикосновения к чему-то важному. Несмотря на преднамеренный хаос, вырисовывается образ, в котором нищета человеческого существования достигает своего пика, а с другой стороны мы видим красоту пейзажа и немногочисленные, но важные островки духовности.

Яцек Матецкий:
- Что вы называете нищетой? То, что кто-то живёт на краю света, является алкоголиком и, чтобы попасть в город по казённому делу, должен идти пешком? Да, таких людей я тоже описываю, и судьба их, действительно, незавидна. Но это вина технического спирта. Но ведь столь же жалка судьба алкоголика на тридцатом этаже, пьющего виски в апартаментах. Между тем трудно назвать так же людей, которые живут в глубине тайги, на обед съедят картошку с грибами, хлеб намажут  вареньем из ягод, собранных на болотах, и целыми днями им не с кем словом перемолвиться. Они живут в другом мире, и многие из них не поменяли бы свою судьбу на другую. К ним не приедет скорая помощь, не зазвонит мобильник, не заглянет полицейский. Когда придёт время, надо будет умереть, и спокойное приятие этого знания – добавим, знания, успешно вытесненного из нашего сознания – дороже любых денег. Я был в таких местах, из которых уже некуда пойти.  Ну, просто несколько сот километров леса… Я шёл такими лесами, что за целый день не встретишь человека, я блуждал по болотам, то и дело вынимая компас. Ведь если бы я сломал ногу, это был бы конец.  Я пропал бы. Конечно, я боялся, но сегодня, если бы я только мог, я вернулся бы в тайгу, отсюда, из Варшавы на коленях.
Таким образом, то, что можно воспринять как жалкое прозябание без перспектив посреди огромного леса, может также быть, при небольшой перемене азимутов души, чем-то интересным.
Чем-то таким являются также эти острова духовности, монастыри. Да, православие в России  поднимается. Поднимется ли, этого я не знаю. При нынешней атмосфере может быть уже слишком поздно… Я жил в трёх монастырях, я был в скиту, и это были самые лучшие места в России, хотя так много хороших мест.

Михал Жарский:
- Я также обратил внимание на проблему нигилизма. Это видно не только по людям, подчинённым идеям безжалостной власти, но  и  по виду городов, которые вы часто описываете. Внешнее уродство что-то говорит о русской душе?

Яцек Матецкий:
- Это поразило меня в самом начале, и удивление не проходило годами. Это отсутствие заботы о внешней эстетике.  Представьте  себе многоэтажку в Архангельске. В каждом подвальном окошке выбито стекло, и каждое залатано по-своему -  доской, фанеркой, куском пенопласта. Просто-напросто никому из администрации и жильцов и в голову не придёт сделать это как-то красивее. Или лестничные клетки. На них курят, пьют и оставляют всё как есть. Боже ж ты мой, ну и грязища  там бывает!  За этим наверняка кроется какой-то нигилизм. Зачем ремонтировать, убирать, если всё равно придут и разгромят. Вот только это не слишком хороший ответ. Ведь русская деревня столь же уродлива. Эти разваливающиеся заборы, кучи всякого барахла во дворах, повсюду времянки. Сюда никто не придёт, чтобы разгромить, потому что хозяин караулит этот бардак. Просто хозяину не хочется. Но почему не хочется? В одной из таёжных  экспедиций наш проводник упаковки от того, что он съел и выпил, бросал за спину, и после него осталась кучка банок и бутылок. Должен заметить, что мы своё закопали, хотя были километрах в пятидесяти от ближайшего поселения. Я спросил его, почему он мусорит. Не знал, что сказать. Похоже, вопросы из области эстетики находились за границами его понимания. Но меня опять занесло, потому что давайте заглянем в наши леса…

Михал Жарский:
- А этот Бог, Gospodin, о котором поют в церквях, он ещё присутствует в России – кроме официальных церемоний?

Яцек Матецкий:
- Бог присутствует в языке.  Просто диву даёшься, когда смотришь, например, советские фильмы, сколько там пословиц, поговорок, связанных с Богом.  А в живом языке ещё больше. Когда я жил в монастыре в Холмогорах, это километрах в ста от Архангельска, я участвовал, чтобы хоть чем-то отплатить замечательному отцу Леонтию, в богослужениях. Пять человек нас было на город с населением в несколько тысяч человек. С другой стороны, возвращаются крещения, венчания. Бывает, что  к вере обращаются зрелые люди. С несколькими я разговаривал, и это, если можно так сказать, очень красивые явления. Монастыри полны монахов. Их посещают много паломников, которые делают пожертвования. Есть также церковь официальная, то есть президент и премьер в церкви, но это выглядит как-то искусственно, и русские это, кажется, чувствуют. Отец Леонтий восстанавливает монастырь, который когда-то был огромным, и жалуется, что, если бы каждый из жителей давал по десять рублей в месяц, то он бы давно уже его восстановил.
Но вот монастырь  в Ниловой Пустыни, известной в Польше как Осташковская, где держали пленных, убитых в Калинине, прекрасно восстановлен. Просто сияет. У монахов мощное хозяйство, и они открыты окрестным жителям. Они исполняют цивилизационную миссию, почти как в средневековье. Однако, повторяю, чем всё это кончится, я не знаю. Когда русские при Иване Грозном завоевали татарскую Казань, они построили там господствующую над окрестностями церковь. Уже несколько лет как церковь придавлена только что построенной мечетью и её минаретами.
В Польше, когда начинается разговор о де- или рехристианизации России, то только и слышно:  Бердяев, Соловьёв, Достоевский и в последнее время Дугин. А кто там,  в провинции о них думает? Может, в Москве, да и то – после скольких кружек пива? Если говорить об обновлении, то оно в руках монахов и попов, которые где-то в глубине страны, в испачканных рясах, то есть хабитах,  руки отваливаются от усталости, и кирпич за  кирпичом, я говорю это дословно, они восстанавливают разрушенные церкви. Это уже упомянутый отец Леонтий, отец Герман из Оковцов, отец Анатолий из Ниловой пустыни. Куда им до Бердяева…
Вообще у нас на православие наговаривают всякое. Возьмём это несчастное «писание» икон. Что якобы иконы «пишут», потому что «рисовать» - это что-то  совсем низменное. Достаточно заглянуть в польский интернет, сколько там умных слов на эту тему, сколько теорий и метафизики. Между тем по-русски рисование образа это просто «писание», вот и всё. Конечно, это священное искусство, церемониал, правила, но рисование, а никакое не писание. Если бы Андрей Рублёв, при всём уважении,  нарисовал бы оленя  на лужайке, то он бы его «написал». Если бы он рисовал одних оленей, то стал бы «оленеписцем», но, к счастью, он был «иконописцем».

Михал Жарский:
- Ещё одно меня интригует. А именно, при беглом взгляде мы видим в России то же самое, что и всюду:  какую-то культуру, цивилизацию, церкви, театры, высотные здания. Однако чем ближе мы узнаём, тем больше за этим фасадом видна абсолютная инакость этого общества. Странное чувство.

Яцек Матецкий:
- Но этот вовсе не фасад. Это настоящие, действующие театры, цивилизация, которая обеспечила им выживание в течение веков, и московские высотки, которые могут произвести впечатление. Рядом с Москвой Варшава выглядит как, извините за сравнение, Скерневице рядом с Варшавой. Кроме того там масса людей симпатичных, сердечных и готовых прийти на помощь. Мы в самом деле не осознаём, какие усилия нужны, чтобы это государство функционировало. Ведь для того, чтобы завести грузовик на дальнем севере, нужна целая инфраструктура, от специального обогревания до особых масел. На Камчатке я пережил циклон, во время которого выпало более семидесяти сантиметров снега за сутки. Столько же выпало у нас во время знаменитой зимы столетия. И ПНР рухнула. Впрочем, наверняка и тогдашняя ФРГ рухнула бы. А Петропавловск  работал.
Дело в другом, русский становится другим человеком, когда начинает говорить, думать и действовать на уровне государства. О, тогда из него вылезает безжалостный имперец. Государство и его могущество важнее всего. Русский тоскует по Советскому Союзу, потому что тогда перед ним дрожали. «Пусть ненавидят, лишь бы боялись», - сказал Калигула, и это соблюдается в России на «государственном» уровне. Во имя этого принципа они переживают санкции, битву под Сталинградом и посылают войска в Сирию. Это одна из опор, на которых крепко стоит Путин.

Михал Жарский:
- Когда вы начинали свои странствия и путешествия по России, на что вы обращали внимание в самом начале? Как изменялся взгляд на эту страну по мере того, как вы всё лучше узнавали её?

Яцек Матецкий:
- Я отвечу наоборот. Было нечто, на что я не обращал внимания, а осознал гораздо позже. Россия всюду одна и та же. Те же сталинские или хрущёвские многоэтажки, улицы, то же мышление и те же люди. Можно лететь пять часов на самолёте и выйти в том же самом месте. Изменится только пейзаж.
Я вообще несколько вещей понял только после написания книги, когда меня начали мучить и принуждать к обобщениям. Собственно, очерёдность должна быть обратная. Сначала интервью и встречи, касающиеся ненаписанной книги, и только потом написать и издать её. Тогда я быстрее удовлетворил бы эту жажду синтеза, которую чувствуют многие читатели. Вот только он был бы менее истинным, ибо использующим тот западноевропейский рационализм, который к России не подходит.

Михал Жарский:
- А с чего начались эти поездки? Что было импульсом для того, чтобы поехать на восток – в географическом смысле, и на Восток – как место специфического менталитета.

Яцек Матецкий:
- С детских лет я мечтал увидеть тайгу и тундру. Наконец, я сошёл с поезда на вокзале в Архангельске, и это поглотило меня на несколько лет. Я познакомился с тамошней и вообще российской Полонией, мы начали делать разные проекты, искать польские следы, ставить памятники. Оказалось, что на это есть деньги, только надо до них добраться. Я стал членом Архангельской Полонии, её агентом в Польше, и мы многое сделали. Нам даже дали Золотую Медаль Защитника Мест Национальной Памяти. При случае меня слегка побросало по России. Вот и всё. Спасибо тебе, Полония!

Беседу вёл Михал Жарский